Александр Чачава: Наступает эпоха русскоязычных IT-предпринимателей

Пандемия коронавируса лишит мировую экономику $5,5 трлн в ближайшие два года (оценки JPMorgan Chase&Co — ред.), а сам кризис экономисты уже называют «матерью всех рецессий». Венчурный рынок от глобальных потрясений пострадает в меньшей степени, считает управляющий партнер фонда Leta Capital Александр Чачава, а для ряда отраслей они и вовсе станут временем новых возможностей. Например, в числе последних сделок — вложения в стартапы Novakid и MyBuddy.ai, на рынке онлайн-образования, одном из самых горячих секторов экономики. На какие сферы стоит обратить внимание инвесторам, к чему приготовиться технологическим стартапам, а главное, что будет с рынком венчура из-за кризиса в России, Александр Чачава рассказал «Инвест-Форсайту». Венчур не пострадает — Александр, насколько случившийся кризис был неожиданным? Ожидали ли вы такого сценария? — Не только мне, но и достаточно многим было очевидно, что кризис назревает. В мировой экономике было множество диссонансов, в том числе в бюджетной политике государств, особенно развитых. К тому же «бычий» тренд на рынке в течение десяти лет, конечно, был нонсенсом. Когда-то это должно было закончиться, экономисты лишь гадали, что будет причиной. Другое дело, что ни один аналитик не ожидал, что произойдет что-то такое, что случилось сейчас. Более того, мы сейчас только входим в кризис, настоящий кризис начнется, когда кончится карантин и мир столкнется с безработицей. Особенно это касается малого бизнеса, у которого все плохо с ресурсами и запасом прочности. Несмотря на меры поддержки, в реальности до них если и дойдет, то с опозданием и далеко не до всех. Как уже говорят, от безработицы и бедности погибнет больше людей, чем от болезни. Да, мы вступаем в период очень серьезного кризиса — это новая реальность. Готовиться к нему уже поздно, нужно в этих реалиях строить новый бизнес, новые отношения, продолжать жить. — Как кризис и эпидемия отразятся на венчурном рынке? — С точки зрения венчурного рынка все не так ужасно, как в случае с малым или средним бизнесом. Венчурный фонд в среднем живет 8–10 лет, даже если двухлетний спад затормозит развитие рынка, фонд может его переждать, у фонда есть время и длинные деньги. Возможно, фонды будут инвестировать менее активно, а новые фонды — поднимать деньги медленнее, но в целом в венчурной инвестиционной среде денег много, а в США — очень много: там в буквальном смысле сидят на мешках с деньгами. Поэтому венчурные фонды глобально продолжат свою деятельность. Да, кризис и на эту индустрию повлияет, но в меньшей степени. — Направления, в которые инвестирует Leta Capital, как себя чувствуют? — Если говорить про нашу сферу, это IT и софт, то ряд индустрий, компаний могут даже вырасти в результате кризиса. Кризис — не только опасности, но и возможности. Если говорить про Leta Capital, мы провели сейчас две сделки, вложились в онлайн-платформу по обучению детей английскому языку Novakid и в виртуального учителя для детей MyBuddy.ai. У компаний сейчас идет сумасшедший рост, примерно как у Zoom. В начале марта Novakid вышел на рынок Италии: сейчас вся страна сидит дома, а детей надо учить. Понятно, что IT — тот сегмент, который будет расти. Прежде всего потому что потребность у людей к таким продуктам очень быстро растет, мир уже никогда не будет прежним. — Этот рост — следствие текущей необходимости или перемены навсегда? — Мы и раньше говорили, что мир через 10–15 лет все равно к этому придет, и вот это происходит. Наш фонд, многие наши портфельные компании уже жили в эпоху конференц-коллов, территориально распределенной работы, для нас это было обычно. Но для большинства такой формат был немыслимым и не считался эффективным. Теперь они оказались в безвыходной ситуации и неожиданно поняли, что удаленный формат тоже работает. Тот же Novakid выходил на европейские рынки ранее, европейцы встречали решение настороженно. C точки зрения мгновенной трансформации пространство «прокололось» в ряде областей. То, что должно было произойти за пять лет, теперь случится за два месяца. Преимущественно перемены произойдут в головах консервативной части общества. Особенно это касается старшей группы населения, наиболее консервативно настроенной: сейчас они сами — в первых рядах дивного нового мира. — Ваш фонд инвестиционные фокусы не меняет? — События последних месяцев на нашу инвестиционную стратегию не повлияют. Мы инвестируем в онлайн-обучение; мы считаем, что эта сфера переживает кардинальную трансформацию, и сейчас это направление, мягко скажем, не потеряло актуальности. Также у нас есть несколько инвестиций в ритейл-tech, в отрасли тоже идет фундаментальная трансформация. Тренд здесь задал Amazon, его подхватила Alibaba, но классические ритейл-компании также участвуют в этих процессах. По-прежнему инвестируем в софтверные бизнесы, улучшающие традиционные бизнес-процессы, дающие возможность быть гибче. Да, конкуренции будет больше, но ее и так было немало: наши стартапы работают на самых конкурентных рынках. Эпидемия — не приговор для рынка — У стартапов вырастет риск привлечь «токсичные» деньги? В кризис выбирать не приходится… — Фактор токсичных денег присутствует всегда, для стартапа это всегда непростой выбор. Если нет иного выбора, чем взять такие деньги и спасти компанию, наверное, надо их брать. Но надо понимать, к чему это ведет: если стартап на ранней стадии получил токсичные деньги, следующий раунд у международного фонда он не привлечет. И сможет рассчитывать только на свои ресурсы, что не позволит построить глобальную компанию. Конечно, можно построить небольшой средний бизнес или закрепиться на национальном рынке, но надо понимать, что так он обрубает себе возможность стать большой компанией. Для кого-то это нормально, у кого-то вообще нет выбора, но это надо четко понимать. — Какие деньги «токсичны» для стартапов в России? — Для разных компаний есть разная степень токсичности денег. Самые токсичные — деньги, происхождение которых нельзя объяснить, все деньги, имеющие риск незаконного происхождения, деньги «политически значимых лиц» (politically exposed person, PEP — ред.). Это самые токсичные деньги. Вторая категория — компании и персоны под санкциями, к сожалению, хорошие известные компании из России тоже под них попали. Если американская корпорация или фонд делает due diligence, для них это стоп-фактор. Третья градация — это в принципе любые государственные российские деньги, зарубежные инвесторы к этому относятся не очень хорошо. Степень политической истерии здесь может быть слабее, чем как в случае с коронавирусом, но близка к ней. Понятно, что везде лучше всего относятся к фондам с понятным происхождением денег, когда это либо частные инвесторы-предприниматели, либо когда это деньги институциональных инвесторов из Европы и США, с ними все привыкли и готовы работать. — Повлияет ли эпидемия на масштабирование стартапов? Внешние рынки пока по факту закрыты. — Любой рынок, где можно построить большую венчурную историю, интересен, и им надо заниматься. Надо идти туда, где это наиболее оправданно с точки зрения бизнеса. Например, inDriver добился наибольшего успеха в Латинской Америке и Африке, сейчас штурмует азиатские страны. DevAR вообще продает по всему миру, в 34 странах. В IntelliBoard приняли решение, что для них эффективнее сконцентрироваться на американском рынке, другие компании больше заняты европейскими рынками, где меньше конкуренции, например Unigine. Есть возможность стать игроком номер один в Европе и, возможно, в Азии, а не биться с большими зафондированными стартапами в США. — Интерес к Азии не упадет, учитывая, что эпидемия стартовала именно там, и не одна? — Я думаю, больше всего людей погибает и страдает от страха. Но среди них есть те, кто не боится, а делает — и их достаточно во всех странах. Азия — прекрасный рынок, часть наших портфельных компаний вышли в Азию и прекрасно себя чувствуют. Эпидемии были раньше и, наверное, еще будут, но пока мы не видим статистически значимого воздействия. Ведь уже посчитали, что даже если весь мир заразится, погибнет 150 млн человек, а ежегодный прирост — 250 млн, мир компенсирует убыль менее чем за год. Это цинично, но факт. Просто эта эпидемия стала суперсоциальной и панической. Преимущества перевешивают риски — Как кризис скажется на российском венчурном рынке? — На мой взгляд, сейчас наступает эпоха русскоязычных IT-предпринимателей. В России по-прежнему самые лучшие и относительно дешевые разработчики, которые делают качественный продукт. Сейчас наши программисты опять подешевеют, при этом их по-прежнему много. Этот тренд дает уникальную ресурсную базу. Если посмотреть на 2019 год, сразу несколько русскоязычных предпринимателей добились многомиллиардного успеха, в том числе это продажи компаний Veeam Software, Luxoft, NGINX, Badoo; эти компании в 2019 году были проданы за сумму, превышающую $10 млрд. Мы видим и компании, которые привлекают суперраунды, это уже компании-единороги. Это растущий тренд, который делается руками русскоязычных предпринимателей. Кроме того, раньше чтобы добиться успеха, надо было обязательно работать на американском рынке. Сейчас открывается рынок Европы, который нам ближе, с меньшим уровнем конкуренции. Самые сильные IT-компании в Европе — это уже российские компании: ни в Германии, ни в Великобритании в интернете нет компаний, сопоставимых с Mail.ru Group, Yandex, Qiwi и т.д. Мы инвестируем именно в эту идею, ряд наших портфельных компаний поднимает серьезные раунды, работает в десятках стран, демонстрируя хороший рост выручки. — Станут ли политические риски для инвесторов менее значимыми? — Часть рисков можно обойти, все сделки с компаниями в любом случае заключаются в английском праве, и когда Николай Сторонский (основатель финтех-компании Revolut — ред.) поднимает раунд, его поднимает его английская компания. Мы как фонд тоже проводим сделки в английском праве. Да, R&D в России это риск, но преимущества сильно перевешивают: ведь это возможность относительно недорого получить стабильно функционирующий офис с возможностью масштабирования. Сейчас программисты в большом дефиците, R&D в Сан-Франциско не может позволить себе почти никто. С этой точки зрения Россия — одна из нескольких уникальных мировых локаций. — Какие прогнозы есть по рынку? — Есть категория международно-ориентированных предпринимателей c R&D-офисами в России, с этим рынком все неплохо, компании растут, развиваются, привлекают финансирование. Здесь я вижу восходящий тренд — компании, основанные русскоязычными предпринимателями, имеют гораздо лучшие перспективы роста акционерной стоимости за счет многих факторов: это и качество инженеров, и низкий уровень затрат. Внутрироссийский рынок тоже развивается: здесь есть несколько крупных частных игроков, в том числе «Яндекс», Mail.ru Group, есть государственные игроки, например Сбербанк или Ростелеком; ландшафт рынка определяют именно эти компании. Поэтому венчурные компании живут в векторе, который задают стратеги, а стратеги не покупают дорого. На наш взгляд, из-за этого вся венчурная пирамида ломается. Но кто-то считает, что у рынка просто другие мультипликаторы. Дополнительно на систему давят госфонды, которых обязали в ней работать. Они приходят с бесплатными деньгами, понимая, что с таким подходом заработать невозможно, ломая пусть небольшой, но классический венчурный бизнес. — Станет ли меньше государственных денег для венчура? — Мне кажется, государственных денег станет больше: государство искренне хочет помочь, но в итоге делает хуже. Я думаю, все станет несколько иначе, когда в экономике что-то изменится. Пока я не ожидаю каких-то быстрых изменений. У России денег больше всего, нет сегодня более богатого государства, но есть кризис управления и понимания рыночной экономики, особенно цифровой. — С какой главной проблемой сталкивается рынок в России в том числе сейчас? — Фундаментальная проблема российского венчурного рынка в том, что люди с деньгами есть, а венчурного капитала очень мало. Если мы посмотрим на США — это венчурный капитал, который мыслит десятилетиями, который в большей степени институциональный, который готов инвестировать в длинные инновации. У нас страна молодая, деньги в основном в руках первого поколения, которое привыкло вести бизнес в условиях дикого капитализма. Люди хотят все контролировать, не мыслят десятилетиями, мало кому доверяют. С капиталом у нас фундаментальная проблема. — Изменится ли эта ситуация? — Конечно, она поменяется лет через 30–50. Может быть, быстрее, потому что мы видим, как все ускоряется, но есть вещи, которые приходят только со сменой поколений. Я думаю, драйверами этих изменений будет новое поколение русскоязычных предпринимателей, создающих новые международные бизнесы, в том числе в IT. Беседовала Ольга Блинова