Россия и Европа на фоне геополитической турбулентности

Владимир Сергеев / РИА Новости Дмитрий Евстафьев – профессор факультета коммуникаций, медиа и дизайна Высшей школы экономики Отношения со странами ЕС как на уровне общеевропейских организаций, так и на национальном уровне продолжают оставаться, несмотря на заявленную Москвой политическую и экономическую диверсификацию, центральным компонентом российской внешней политики и российской внешнеэкономической деятельности. Несмотря на некоторые подвижки, преодолеть зависимость российской экономики от экспорта сырьевых ресурсов в ЕС не удалось. Одновременно политические отношения становятся все более напряженными, что не может не актуализировать вопроса об их среднесрочных перспективах и об адекватности механизмов экономического взаимодействия. Существовавшая в последние 25 лет модель экономических взаимоотношений между Россией и Европой, основанная на реализации принципа взаимодополняемости экономик и реализации потенциала России в энергетической сфере, начинает себя изживать, не только по политическим причинам или из-за понимания российской элитой принципиальной тупиковости данной модели взаимодействия, но и в силу внутренних противоречий между странами ЕС и ряда геоэкономических причин и процессов, связанных с регионализацией глобальной торговли. При большинстве сценариев Европа останется ключевым торгово-экономическим партнером на среднесрочную перспективу. Учитывая втянутость КНР в торгово-экономические, и, возможно, в перспективе политические, противоречия с США, а также двойственную позицию китайской элиты по вопросам углубления партнерства с Россией, положение ЕС как приоритетного партнера в ближайшей перспективе может усилиться. В условиях нарастания агрессивности поведения США в отношении России и развития значимого для ЕС конфликта на Украине крайне маловероятно восстановление какого-либо действительно широкого взаимодействия России и стран ЕС как на уровне общеевропейских институтов, так и на уровне взаимодействия с отдельными странами. Ситуация в дальнейшем будет только усложняться, учитывая максимизацию фактора финансово-инвестиционной зависимости европейских стран от США. Показательным является последовательное нагнетание ситуации вокруг «Дойче банка», остающегося единственной глобальной финансово-инвестиционной структурой, находящейся под контролем европейцев. При значимом кризисе вокруг банка (который может быть разрешен либо через санацию с участием европейских регуляторов, либо через его полное или частичное поглощение американскими финансово-инвестиционными конгломератами) Европа окончательно лишится самостоятельности в инвестиционной сфере. После этого лишение стран ЕС расчетной самостоятельности будет уже «делом техники». С учетом этих и ряда других факторов представляется маловероятным восстановление геополитической самостоятельности Европы в среднесрочной перспективе, даже в том, что касается геоэкономически значимых для нее проектов. Ожидать прорывов на этом направлении в ближайшем будущем не приходится. Проблема России в отношениях с Европой в том, что ключевые направления российско-европейского экономического взаимодействия связаны с политически чувствительными сферами, легко политизируемыми. В этих сферах решения невозможно принимать на основании только экономических обстоятельств. Особенно это касается сотрудничества в сфере энергетики, не просто доминирующим в двусторонней «повестке дня», но и, с учетом относительной деградации других сфер взаимодействия, усиливающим свое влияние на развитие отношений. Это делает взаимодействие России и европейских стран крайне уязвимым для внешнего влияния, что и доказывает, например, история реализация проекта «Северный поток – 2». Надежду дают усилия европейских стран по созданию системы взаиморасчетов с Ираном, находящимся под нарастающими американскими санкциями. Сам ход согласования формата системы рождает сомнения в наличие в ЕС политической воли для того, чтобы обеспечить ее функционирование в течение геоэкономически значимого срока. Особенно с учетом того, насколько вопрос об отношениях с Ираном является для нынешней американской администрации принципиальным. В дальнейшем для оказания влияния на важнейшие проекты могут использоваться сходные механизмы. Особенно учитывая, что конкуренция на энергетическом рынке Европы будет в обозримой перспективе только возрастать. Это не всегда будет касаться только отношений с Россией. США и ряд проатлантических сил внутри Европы будут политизировать экономические процессы, чтобы ограничить влияние Китая в ЕС. В целом евробюрократия взяла курс на максимальную политизацию вопросов, связанных с энергетическими ресурсами и связанными с ними инвестициями. Неожиданной, скорее, выглядит не сохраняющаяся ориентация европейских элит на решения, принимаемые в Вашингтоне, но степень податливости Европы к информационно-политическим манипуляциям, отсутствие у большинства европейских элит стратегического видения ситуации и геополитическая несамодостаточность европейских стран. Дополнительно ситуацию обостряют уже не только стратегические, но и операционные противоречия между ключевыми странами ЕС. Конечно, пример отношений Франции и Италии пока является скорее исключением из общего бюрократизированного процесса, но возникновение полемики и по другим направлениям более чем возможно. Все основные внешние игроки – и США, и Китай, и даже до определенной степени Россия – стратегически заинтересованы в том, чтобы противоречия между европейскими странами не давали ЕС возможности выступать в качестве единой интегрированной экономической структуры. В таком случае возникает эффект балансирования между различными – национальными и наднациональными – группами интересов даже на уровне операционной экономики. Ни один из внешних игроков не способен в полной мере управлять этими процессами. На сегодняшний день большим вопросом является, насколько в принципе возникающие процессы являются управляемыми. Встает вопрос о принципиальном пересмотре стратегии отношений, отражающей потребность в глубокой деидеологизации всего европейского направления российской политики, где слишком многое базировалось на «идеологических» принципах. Даже в сегодняшних условиях у России и ЕС сохраняется достаточный объем общих экономических и геоэкономических интересов, связанных с отношениями с «третьими странами» и с обеспечением совпадающих экономических плюс – существенно реже – политических интересов России и отдельных групп элиты европейских стран. Важным моментом политики со стороны России должно стать понимание невозможности достижения полного сотрудничества со всеми группами интересов в европейских странах. Проекты должны строиться, изначально исходя из неизбежности противодействия им со стороны евробюрократии и жестко проатлантических элит Европы. Политической основой нового подхода должно стать понимание того, что Россия не преследует в отношении Европы целей укрепления европейского единства. Цели России сугубо экономизированы и прагматичны, а главное – ориентированы на среднесрочное укрепление своих инвестиционных и операционных возможностей, а не на формирование неких совместно понимаемых «образов будущего» с Европой. Принципиальными направлениями возможной совместной российско-европейской деятельности на среднесрочный, касающийся политики в других государствах и регионах период, помимо очевидной потребности во взаимодействии в связи с отношениями с Ираном, можно было бы назвать: Совместное участие России и представителей европейского бизнеса в переформатировании Среднего Востока и восстановлении Ближнего после запущенной США «арабской весны». Европейские страны, как показывает ситуация вокруг Ирана, с одной стороны, имеют потребность в активном участии в этих процессах, а с другой – совершенно не обладают политической волей, чтобы противостоять США на политическом уровне, принимая выработанную США политическую «повестку дня». Для решения чисто экономических задач за пределами «повестки дня» европейскому бизнесу понадобятся «буферные механизмы». Участие в проектах социально-экономической стабилизации и первичной индустриализации Африки. Европейские страны в целом, за исключением Франции, не обладают самостоятельными возможностями в этой сфере и не могут быть самостоятельными игроками в новом освоении Африки, развивающейся более активными темпами, нежели раньше предполагалось. Предоставление европейскому бизнесу услуг в сфере безопасности в Африке, выведенное на системную основу, может стать важным и исключительно перспективным направлением российско-европейского диалога, особенно если на этой основе будет создана по-настоящему «длинная» инвестиционная цепочка. Другими ключевыми направлениями развития отношений с ЕС, способными оказать влияние на долговременные отношения России и ЕС, можно было был назвать: Проекты в сфере новой энергетики. На сегодняшний день проблематика новой энергетической платформы находится на втором плане. Именно на энергетическом «поле» в обозримой перспективе будут формироваться многие важнейшие процессы, в том числе связанные с конкуренцией в темпах формирования ядер нового экономического роста. Это в определенной мере будет подрывать позиции классического углеводородного российского ТЭКа на европейском рынке, но они в любом случае будут подвергаться нарастающему давлению со стороны США и антироссийских кругов в самой Европе. В сфере энергетики России в самое ближайшее время нужен некий «План Б», учитывающий целый ряд новых и не всегда благоприятных для России реалий современной глобальной политики и экономики. Главный вопрос – и он является политическим: противодействие попыткам значительной части европейских элит навязать России и другим странам-экспортерам энергоносителей собственные невыгодные стандарты развития энергетики. Это диктует существенные ограничения во взаимодействии и потребность работать именно с «альтернативными» источниками инвестиций. Подключение европейских участников к новым системам финансовых коммуникаций. Безусловно, европейский бизнес уже ищет как на макро-, так и на микроуровне доступа к возможностям финансово-инвестиционных коммуникаций, альтернативным долларовой системе. Но пока задача не была решена даже «в первом приближении». Перед Россией стоит задача стать альтернативным инструментом легализации для рискового капитала, инвестированного в Европу. Предметом изучения и анализа должен стать опыт Саудовской Аравии и ОАЭ по разработке и апробации совместной «криптовалюты», в действительности являющейся прообразом клирингового инструмента взаиморасчетов с реинвестиционным потенциалом. Европейская экономика в целом нуждается в некоем буферном – прежде всего инвестиционном, но также и расчетном – механизме, за который европейские страны не будут нести никакой политической ответственности. Важно, кто станет партнером европейцев в этом проекте и каковы будут используемые форматы финансовых коммуникаций. Совместные системы рискового инвестирования. И Россия, и Европа испытывают сложность по данному направлению: фактически венчурное инвестирование является значительной точкой технологической и инвестиционной уязвимости двух субъектов. Венчурное инвестирование не является ни по объему, ни по направленности сферой, способной создать противоречия, приводящие к возникновению политических проблем – помимо тех, что уже есть в отношениях России и ЕС. Развитие данного направления имело бы значимое социальное значение для России и ЕС, особенно если удастся создать эффективную систему внедрения результатов проектов и правовую защиту новых технологий. Среднесрочная задача России в этих условиях – не в развитии отношений с политически альтернативными элитами, несмотря на то, что их влияние будет расти. Задача состоит в развитии отношений с экономически альтернативными сегментами европейских элит, способными на выход за пределы существующих в настоящее время в ЕС форматов экономического поведения. Россия не должна ограничивать себя отношениями со «старыми» европейскими элитами, в значительной мере утратившими динамизм и влияние, а также продемонстрировавшими свою неспособность сопротивляться антироссийской политике, даже имея выраженный экономический интерес. Интерес в плане вовлечения во взаимодействие представляют новые группы экономических интересов, представляющие нетитульные европейские сообщества, в том числе формирующиеся на базе последней волны миграции в Европу и представляющие специфические экономические и экономико-политические интересы в Европе. В условиях обострения внутренней ситуации в странах ЕС, нарастания волны национализма и ксенофобии эти общины могли бы стать объектом активного маркетинга со стороны России с целью привлечения их финансовых ресурсов для портфельного инвестирования в российскую экономику, например в инфраструктурные проекты. Положительную роль может, например, сыграть традиционный интерес «инвесторов» из арабских и в целом мусульманских стран к недвижимости и стремление получить гарантированный доход («ренту») на понятных и относительно прозрачных в их системе координат основаниях. Не до конца исчерпаны возможности инвестиционного диалога с бизнес-кругами Европы, имеющими корни на Среднем Востоке. России в современных условиях не стоит опасаться обвинений в нереспектабельном поведении, поскольку политические отношения России и Европы уже и так на очень низком уровне и вряд ли могут быть существенно улучшены в рамках существующей системы. Показателем этого, например, является стремительная деградация отношений между Россией и Францией, несмотря на попытки диалога на высшем политическом уровне. Велик шанс, что традиционные европейские экономические элиты, деградировавшие последние 30 (особенно последние 10) лет, на данном «круге» развития экономических процессов окажутся проигравшими. Это делает развитие отношений России с «альтернативными» бизнес-кругами важным в стратегической перспективе – кто-то из современных аутсайдеров, особенно в инвестиционном сообществе, может оказаться на лидирующих позициях. Принципиальным моментом для организации нового формата взаимодействия России и ЕС является поиск и нахождение новых организационных форм взаимодействия, отражающих прагматизацию сотрудничества. И постепенное дистанцирование от различных «общеевропейских» политических институтов, поступательно переходящих под контроль антироссийских сил, участие в которых лишь сковывает свободу рук Москве уже не только в политической сфере, но, как показывает ситуация вокруг проекта «Северный поток – 2», и в важнейших экономических проектах.