Зачем люди становятся религиозными фанатиками
Почему в XXI веке, в эпоху технического прогресса, торжества науки, медицины, цифровых коммуникаций и так далее миллионы людей сознательно выбирают для себя не религию, нет, а самое опасное и архаичное религиозное мракобесие? Почему целые страны превращаются в тоталитарные секты? Что с ними не так? Или что-то не так с нами?
Мы должны задавать эти вопросы всерьёз. Не пытаться отшучиваться или сводить всё к демагогии. Это важно понять. Например, потому, что рано или поздно у страны-секты может появиться ядерное оружие. И что с ним будут делать фанатики, которые не ценят жизнь, ни свою, ни чужую? Сразу взорвут планету или будут долго нас шантажировать, заставляя делать всё, что придёт к ним в головы?
Может, дело в недоступности образования? Может, если бы у всех мальчиков (и девочек) была возможность ходить в хорошие школы, учить математику и теорию эволюции по Дарвину, никаких массовых «талибанов» нигде бы не возникало?
Однако активные деятели запрещённых организаций сплошь и рядом имеют не только религиозное, но и светское образование, учились за границей, знают иностранные языки. Они знакомы и с теорией Дарвина, и с учением Маркса. Но ни Дарвин, ни Маркс их не убедили. Тем более не смог их убедить жалкий Ричард Докинз. Книга экзальтированного пророка из VII века кажется им гораздо более весомой. Они готовы умирать и убивать не только за основные теологические доктрины, но и за правила кулинарии, одежды и гигиены из раннего средневековья.
Может, этот феномен имеет социальную природу? Слишком много бедных, слишком очевидна несправедливость экономического устройства. Бедность – топливо революций, контрреволюций, реформаций, сепаратизма, экстремизма и терроризма. Люди просто хотят изменить мир, потому что этот мир – неправильный.
Да, большинство вовлечённых в радикальные группировки людей действительно бедны. Но есть там и богатые, которые могли бы на свои деньги не по лесам, горам и пустыням с гранатомётом бегать, а в дубайском отеле драть проституток с Украины, как делают их родственники.
А они бегают. Не только финансируют, но и сами бегают и стреляют, убивают и умирают. Да и бедные могли бы попробовать найти какое-то другое решение своих проблем. Стать, например, преступниками за деньги, а не за идею. Или осуществить социалистическую революцию ради построения нового общества, основанного на идеях справедливости; а для начала хотя бы отнять всё у богатых и поделить.
Всё важно, всё влияет: и доступность образования, и социальные проблемы, и экономические трудности, и психологический разлад, и национальный характер, и множество иных факторов. Но мы должны признать, что радикальное мракобесие само по себе обладает притягательностью для большого количества людей. А это значит, что так называемое «научное мировоззрение» находится в глубоком кризисе. В чём же причина катастрофы идей науки, рационализма, прогресса?
Возможно, дело в том же самом, из-за чего в XIX веке религиозное мышление потерпело сокрушительное поражение от атеизма, материализма и науки.
Люди хотят от своей культуры, включающей мировоззрение, систему идей и обрядов, не только информации, не только объяснений как устроен мир и почему так, а не иначе. А вот ещё чего: 1) возможности личного участия в культовой практике; 2) достижения конкретных результатов; 3) ощущения причастности к бытию не только своей общины, но и космоса. Это всё может дать религия, потому любая человеческая идеология со временем становится религией или квази-религией.
Ранние народные религии, которые называют «магией», «тотемизмом», «язычеством» и противопоставляют «настоящим», «развитым», поздним религиям давали каждому возможность отправлять обряды; «гарантировали» зримый результат в виде дождя, урожая, победы и так далее; в ходе практики создавали чувство единого бытия, причастности к общине и к природе.
Постепенно любые культы, даже языческие, становятся официозными. Мы видим это на примере древнеегипетского культа. Обряды имеют право совершать только жрецы. Результаты откладываются «на потом», в загробную жизнь. И никакой общности с природой и чувства причастности к единому бытию уже не возникает. Тогда люди восстанавливают прежние отношения с культом. Страшно сказать, но даже раннее христианство было такой реформацией, бунтом против формализма закостеневших религий, возвращением к живой народной вере. А потом наступило то же самое: профессиональные жрецы-священники, просить у Бога чего-то конкретного не то, чтобы нельзя, но не комильфо, лучше просто принять всё, что Он сам даст (это называется «смирение»), личный мистический опыт табуирован, можно только бесконечно преклоняться перед святыми из далёкого прошлого и заниматься подражанием в духе карго-культа. Это произошло не только с христианством, но и с буддизмом, и с исламом, и далее везде.
Материализм стал «глотком свежего воздуха», возвращением народных культов, магии природы. Снова каждый человек мог делать опыты (начиная со школы), результат вот он, зрим и ощутим (жидкость в пробирке зашипела или поменяла цвет), на самом деле результаты были (и остаются) повсюду в жизни: лекарства, техника, связь, удобства, а единство материи, социальной и физической, создавало искомую причастность. Не зря Базаров препарировал лягушек.
Но к нашему времени «научное мировоззрение» стало очередной догматической формализованной квази-религией. И всё то же самое: в основе «науки» набор догм, которые никто не может и не хочет объяснить простому человеку; понимать и делать науку могут только специальные «жрецы»-учёные, и то, каждый в своей узкой отрасли; как получаются «плоды прогресса» никто не знает, никто не понимает даже как устроен его собственный гаджет, это просто какая-то волшебная коробочка, воспроизвести её полностью не способен вообще никто, потому что это коллективная разработка множества узких специалистов; в социальных науках ничего не работает и непонятно, как сделать, чтобы заработало; о чувстве причастности и говорить не стоит, вместо этого тотальная атомизация общества.
Поэтому на наших глазах происходит очередная магическая контрреволюция, возвращение к иррациональным системам, которые обеспечивают человеку больший психологический комфорт. Такая контрреволюция часто происходит в форме якобы «возрождения веры предков», мнимой архаизации, хотя на самом деле эта «вера предков» реконструируется в ключе постмодерна, а не возрождается. И вот идёт афганский моджахед в средневековой одежде, с современным китайским смартфоном и американским оружием, а в голове у него набор мыслей не из средневековья даже, а из совсем пещерных времён. И ни у кого не возникает никакого когнитивного диссонанса, а менее всего – у самого моджахеда.
Может ли помочь справиться с этой бедой официальная «традиционная» религия, тот же «хороший», «мирный», «цивилизованный» ислам? Или христианство? Может, индуизм? Или всё же светское образование, школьные учителя?
Могут и те, и другие. Сейчас такое время, что школьный учитель – не враг священнику или мулле. Мы видим, что как только появляется живой, искренний учитель знания или учитель веры, сразу возле него формируются группы учеников, последователей, сторонников. Потому что именно этого не хватает людям и в конфессиях, и в образовании: жизни, искренности, личного подхода. Такое сейчас время, что не государства и не церкви, а школьные учителя вместе с приходскими священниками могут предотвратить сползание общества в мракобесие и радикализм.
