Попытка примирения

Не отступлюсь! Владелец кожевенного завода Сачков подъехал к адвокату Донцу в семь утра — за три часа до начала приема: — Случилось, да! — поспешил он ответить на молчаливый вопрос Александра Марковича. — Сегодня в половине четвертого явилась милиция с патрулем: донесли, будто я укрываю от исполнения военной повинности сына Филимона. А накануне был у меня тяжелый разговор с членами заводского рабочего комитета. Эта троица и всегда-то не больно старалась, а как пошла по общественной линии, так и вовсе распустилась. У нас заработки хорошие, но работа сдельная, не забалуешь, так они и начали агитировать: мол, добьемся повременной оплаты, а деньгу уронить не дадим. Я и пригрозил вчера, что уволю их, смутьянов, за агитацию. А они мне: руки, мол, коротки, нас, комитетчиков, теперь уволить нельзя. Что захотим, то и сделаем! — Они преувеличили, но немного. Действительно, есть Постановление Временного правительства о рабочих комитетах. И действительно: членов этих комитетов может уволить лишь примирительная камера, а это очень проблематично. — Допустим, я их рассчитаю сегодня… — И завтра же к вам прибудет иркутский комиссар по труду. И хорошо если только с жалобой на увольнение. Всего скорее, напишут и об условиях труда, и о расценках, и об отношении к рабочим. — А что мне, к примеру, может сделать такой комиссар? — Может составить протокол, пойти в камеру мирового судьи и выступить обвинителем. Но до протокола может и не дойти… — Ежели денег дать ему? — Да упаси вас Бог! Прогремите на всю губернию. Институт комиссарства покуда новый, незапятнанный; от дураков нет страховки и там, но взяточники пока что не водятся. — Значит, терпеть придется. — «Придется» встречать приветливо, показывать все, что ни скажет, никоим образом не препятствовать беседам с работниками. И, кстати, хорошо бы при этом не присутствовать самому — это расположит к вам комиссара. — Да мало ли что наговорят за спиной! — У вас будет возможность объясниться. Комиссар ознакомит вас с актом проверки, и вот тут очень важно обещать исправить все нарушения. — Так обещать или исправить? — Манкировать не удастся: в любом случае акт будет опубликован в советской газете «Единение», и к вам придут с повторной проверкой. — А если я не соглашусь с комиссаром? — Можете обратиться в примирительную камеру. — Да не желаю я никуда обращаться! — Тогда будет составлен протокол, и вскоре вас вызовут к мировому. Ну, а дальше штраф или тюрьма — в зависимости от серьезности нарушения. За увольнение без предупреждения обычно штрафуют на 100 руб. плюс двухнедельное пособие бывшему работнику. В вашем случае (то есть за увольнение членов рабочего комитета) наказание будет суровее. Но насколько, сказать не берусь: не было прецедента. — Так будет! Возьметесь меня защищать? — Если суд успеет начаться до забастовки всех кожевенных предприятий города. Ваша тройка ведь сразу рванет в отраслевой профсоюз — требовать «действий в порядке классовой борьбы». А значит, влиять на судью. Одна надежда на Союз союзов: он в последнее время призывает избегать забастовок. 28 июня 1917 года Сачков рассчитал членов рабочего комитета. 2 июля профсоюз кожевенников заявил о готовности остановить предприятия, но Центральное бюро его не поддержало и настояло на передаче бумаг в Примирительную камеру. Дело поставили в очередь, но 7 июля оно было рассмотрено мировым 2-го участка г. Иркутска. Обвинение поддерживал городской комиссар труда, а интересы ответчика представлял присяжный поверенный Александр Маркович Донец. Убедительно представлял: судья ограничился штрафом в 300 руб. На работе истцы не были восстановлены. — Но если в Примирительной камере будет принято другое решение? — Такая правовая коллизия, разумеется, не исключена. Но, во-первых, камеры, согласно их названию, задумывались, главным образом, для снятия напряжения. А, во-вторых, глава края сделал запрос министру труда, и на днях ожидается его ответ. Так что пусть нас министр и рассудит, ха-ха! Будем следить за прессой. 18 июля радостный Сачков выложил на стол Донца несколько экземпляров «Единения»: — Взял побольше: вдруг понадобится кому, так вы и дадите. А себе я уже сделал вырезку. Справочно: Первые Примирительные камеры появились в Иркутске весной 1917 г. Содержались они на средства предпринимателей. Каждая состояла из 12 членов и 12 их заместителей — на случай отсутствия или выбытия кого-то из членов. Решения имели силу только в случае их принятия полным составом. При этом работодатели и профсоюзы были представлены на паритетных началах. Председатель камеры не представлял ни одну из сторон. Члены камеры, заинтересованные в том или ином деле, получали отвод, а на их место привлекались заместители. Для детального изучения того или иного конфликта выделялись по 2 человека от каждой из сторон. Предметом споров выступали как масштабные требования, так и мелочи повседневной жизни: «Во время работы самовар должен быть в мастерской и чай за счет хозяина. Фартук и колпак должны быть хозяйскими и стираться за счет хозяина». Эффект Штурмана В те же июльские дни 1917 разгорелся конфликт на кирпичном заводе Плотникова. Впервые обозначился он еще в марте — сразу после известия о перевороте в Петербурге: рабочие выдвинули требования, и Плотников все их удовлетворил. Но при этом уволил агитатора Штурмана — «как принятого без моего ведома». Причем уплатил ему за две недели вперед. Штурман обратился в Совет рабочих депутатов, и тот постановил разобрать это дело в примирительной камере, а до той поры вернуть «передового рабочего» на завод. Плотников не подчинился, и началась забастовка. Но завод не остановился: нашлись желающие работать. Уволенные наняли адвоката Наркевича, и он оформил иск на оплату всех забастовочных дней плюс 50% надбавки, плюс двухнедельное выходное пособие. Рабочие не спешили с подачей иска в камеру, так что дело рассмотрели лишь в первых числах июня, и предъявленные «забастовочные» приняли разорительные размеры. Дуэль присяжного поверенного Наркевича с предпринимателем Плотниковым была напряженной и зрелищной. Оба держались уверенно, свободно оппонировали, но имели в виду противоположные цели. Работодатель всячески подчеркивал мысль, что все уволенные забастовщики — типичные временные рабочие, летуны: — Никто из них нигде не работает больше недели. Прежде таких остерегались брать, а теперь для них золотое время: объявляют забастовку и месяц-два отлеживают бока на прежние «забастовочные». Это было правдой, и потому Сергей Яковлевич ее старательно затушевывал, переводил разговор: — Хотел бы обратить внимание и на тяжелую моральную обстановку на кирпичном заводе. В сущности, местные кадры противопоставлены китайским рабочим, низкая заработная плата. — Стоп! Давайте уточним, держа в руках расчетные ведомости. Зарплата очень разная и напрямую зависит от результата. — Возможно, вы не сочли нужным донести эту мысль до каждого из наемных, а недостаток информации рождает домыслы, слухи. Так или иначе, а очевидное для вас не стало таковым для ваших работников. Любое производство чревато конфликтами, но эта аксиома, сама по себе, не обязательно ведет к забастовкам. Их можно и должно предотвращать, действуя в соответствии с особенностями переживаемого времени. Оно, как мы недавно могли убедиться, становится скачкообразным, переворачиваются привычные представления, и в этой ситуации требуется особенная осторожность. К большому моему сожалению вы начиная с первых дней марта накаляли и без того опасную атмосферу на своем предприятии. Не смогли или не захотели предотвратить надвигавшуюся забастовку. В известном смысле вы действовали во вред себе, в чем и убедит нас постановление Примирительной камеры. Предъявленный иск, в сколь бы солидной сумме он ни выражался, лишь плата за готовность рискнуть, настоять на своем, не поступиться ложно понятым самолюбием! Эта мысль очень понравилась членам Примирительной камеры, они признали Плотникова виновным, а следовательно, и обязанным оплатить все дни забастовки с надбавкой 50%. Проигравший попросил «последнее слово», но был краток: — Я одного не пойму: зачем вы их подталкиваете рубить сук, на котором сидят, ведь этаким макаром можно до разорения довести всех частных предпринимателей? Ушлым отказать! В июне 1917 Примирительная камера восстановила всех уволенных Плотниковым забастовщиков. Но они продержались чуть больше месяца и потребовали сократить им рабочий день, а зарплату, напротив, увеличить. «Тогда мне будет дешевле закрыться», — рассудил Плотников. И пригласил главу профсоюза строительных рабочих. Вместе они составили соглашение об условиях, на которых предприятие будет ликвидировано. Заводской комитет его подписал, каждая из сторон получила свой экземпляр, но на другой же день начались нарушения: все женщины пришли на работу с опозданием на два часа. — Мы вчера подписались за сокращенный день! — заявила Клавдия Мамонтова. Из конторы Плотникова принесли соглашение, но знакомиться с ним никто не пожелал: — Чего нам подсовываете? Видим это впервые. — Точно такой же экземпляр в отраслевом профсоюзе. Можете убедиться. — Не могли наши такого подписать! — взвизгнула Мамонтова. — Или при плохом свете подписывали, толком не разглядели ничего! Не станем мы полный день работать и мужикам не дадим! Опять забастуем! В Примирительной камере, куда снова перенесся конфликт, Плотникову предъявлен был счет на четыре тысячи рублей. Интересы рабочих представлял опытный присяжный поверенный Георгий Григорьевич Попов, а интересы предпринимателя — не менее заслуженный Иван Петрович Хренников. Адвокат заводского комитета оказался в очень непростом положении: базы для обвинения решительно не было. Кое-как подведя под иск шаткое основание, адвокат начал делать упор на «пробуждающееся сознание масс»: — Профсоюзное движение, так бурно начавшееся в памятном 1905, было вскоре подавлено и находилось под запретом целое десятилетие. Память о расправе, безусловно, жива — вот почему так важно сейчас не лишать рабочих надежды. Переворот в Петербурге и последующие события породили известную эйфорию, каждая победа в примирительной камере эхом разносится по Иркутску, обрастает подробностями, вовсе не имевшими места, но очень востребованными изверившимися людьми. Никогда они не ощущали себя защищенными, и вот теперь это чувство проявляется — так не губите его в зародыше, дайте ему прорасти! Вашими стараниями служащие молочных Сандера и Чернышева получили соглашение о гарантиях денежных компенсаций в случае увольнения без уважительных причин. Замечательный документ, но он требует продолжения. На кирпичном заводе Плотникова рабочие также теряют места по воле предпринимателя, и они вправе рассчитывать на удовлетворение иска. Мне могут возразить, что и владелец завода в данном случае терпит материальный ущерб, но тут уж мы наблюдаем эффект резко выбитой пробки от забродившего вина. Она может удариться в потолок, а может и разбить оконное стекло. Это неизбежно, увы, и остается лишь ждать, когда наполнится русло общественной жизни и обеспечит ее спокойное, ровное течение. — А не слишком ли много «пробок» вылетает из бутыли? — с иронией подхватил Иван Петрович Хренников. Он блестяще доказал подлинность заключенного между Плотниковым и рабочими соглашения, с удовольствием уточнив: — Я имел возможность убедиться, что конторское помещение этого завода имеет три окна и даже дверь его наполовину застеклена. Сейчас июль, и с утра до позднего вечера комната, где подписывалось соглашение, прекрасно освещена. Поэтому утверждение «темновато там было, могли не заметить какую-то строчку» представляется ничем иным, как лукавством. Доказав полную неправомерность забастовки, адвокат обосновал и несостоятельность иска. А под конец позволил себе небольшой шаг в сторону: — 16 июня в этой Примирительной камере разбиралась жалоба двух плотников на подрядчика Минина. Они нанялись на сдельную работу по настилке полов, но уговорили хозяина попробовать платить повременно. Темп работы сразу замедлился, и подрядчик вернулся к первоначальным условиям. Плотники больше не вышли на работу в расчете на двухнедельное выходное пособие — как «вынужденные бросить работу по вине подрядчика». Пока подходила очередь для разбора дела, эти плотники взялись строить дом для преподавателей семинарии — и проделали ровно такой же финт. Их не смутило ни скромное жалование педагогов, ни близость к духовному званию. От кого предлагаете вы, коллега, защищать этих ушлых пролетариев? Члены Примирительной камеры постановили отказать рабочим в их иске к Плотникову. По всем пунктам. Справочно: Летом 1917 противостояние труда и капитала достигло наибольшего напряжения. Шахтеры Черемховского района противостояли Совету съезда углепромышленников Восточной Сибири, владельцы предприятий Иркутска — заводским комитетам. Рабочие Сибирско-Монгольского акционерного общества отстранили от исполнения обязанностей заведующего кожевенным производством. В Примирительной камере выяснилась вся вздорность предъявленных ему обвинений, но решение независимых арбитров носило характер рекомендательный. Если оно не устраивало профсоюзы, те требовали от Совета рабочих и солдатских депутатов смены состава. Неслучайно с августа 1917 г. в постановлениях Центральной (губернской) примирительной камеры появляется характерная приписка: «Решения камеры окончательны, обжалованию не подлежат и имеют обязательную силу». Тогда же иркутский комиссар труда обратился к рабочим от имени своего министерства: «Вы завоевали прибавку заработной платы, восьмичасовой рабочий день, за который рабочие всего мира тщетно борются десятки лет. Если ваши организации будут скреплены железной дисциплиной, вам удастся сохранить эти завоевания. Не допускайте разрозненных несанкционированных выступлений, не поддавайтесь призывам к захвату предприятий, вмешательству в организацию производства! Всякий призывающий к этому — расхититель достояния революции».