Может ли рассказ ученого о зарплате изменить финансирование целой отрасли
Коротко напомним: молодые ученые Анастасия Проскурина, Екатерина Поттер и Евгения Долгова стали лауреатами президентской премии. Их пригласили на заседание Cовета по науке, и там Анастасия рассказала главе государства, что ее оклад старшего научного сотрудника - 25 тысяч рублей плюс надбавка в шесть тысяч. Хотя считается, что ученые должны получать на уровне двух средних зарплат по региону, и этот показатель по отчетам достигнут (в Новосибирской области средняя заработная плата - 39 тысяч рублей). Кроме того, ученым предлагали перейти на полставки: формально зарплату таким образом повышают, а в реальности она в лучшем случае остается прежней. В лаборатории Анастасии от таких экспериментов отказались.
По следам публичных выступлений
Сегодняшняя реакция молодых биологов, которых теперь каждый день показывают по телевизору: страх, необъяснимое чувство вины (что теперь будет с институтом?!) и обида. "Я не буду с вами обсуждать свою зарплату! Почему всех интересует только это? Я 16 лет тут работаю, но сейчас это никого не волнует, только деньги", - бросает мне измученная Анастасия.
Экран ее телефона не гаснет ни на секунду - звонки, звонки, звонки... Звук она отключила. И нет сил отвечать. На следующий день после беседы с президентом Анастасии пришлось говорить со следователем. Такой поворот выбьет из колеи кого угодно, не то что хрупких девушек, совсем не склонных к хайпу и скандалам.
На следующий день к прокурору отправляется и Екатерина. Для нее это тоже не рядовое событие - испытание.
Как обстоят дела с зарплатами ученых, решили выяснить оба ведомства - и прокуратура, и Следственный комитет. И начали, конечно, с виновниц торжества. К "жестким проверкам" готово и руководство Института цитологии и генетики: директор Алексей Кочетов уже заявил о том, что скрывать ему нечего, а финансовую деятельность ИЦиГ и без обращений к президенту проверяют регулярно и скрупулезно. И если все-таки обсуждать уровень зарплат ученых, то в среднем по организации, говорит он, все сходится: две средних зарплаты по региону (39 плюс 39, итого 78 тысяч рублей в месяц) статистически выведенный "средний" ученый в ИЦиГ получает.
Тут интересно вспомнить о научной работе Анастасии Проскуриной, Екатерины Поттер и Евгении Долговой. Одно из направлений их исследований - технология воздействия на стволовые раковые клетки, которую назвали "Каранахан" (на санскрите - "убивающий причину"). Ученые выяснили, что для применения этой технологии очень важно выбрать момент, когда раковые клетки становятся максимально уязвимыми. И этот момент после химиотерапии даже одним и тем же препаратом не наступает в одно и то же время у всех, на него влияет множество факторов, то есть в идеале режим воздействия нужно подбирать под каждый индивидуальный организм. Это возможно. И это та самая персонифицированная медицина, к которой мы давно стремимся. Медицина учится видеть в каждом пациенте неповторимую индивидуальность. Но зарплату тем, с чьей помощью рождается "человечность" в науке, мы пока считаем, как умеем. Чаще всего... по-среднему.
Есть в этом очевидное противоречие, не правда ли?..
Грантовый круг: спасательный или замкнутый?
Но кроме "средней температуры по больнице" есть в зарплатах ученых еще одна, если можно так выразиться, загогулина. Это ее многокомпонентность. Анастасия и в разговоре с президентом делает оговорку - чуть больше 30 тысяч рублей она зарабатывает тогда, когда у лаборатории нет гранта. Сейчас его нет. 80 тысяч рублей для новосибирского ученого - это с учетом грантов и контрактов или это базовый уровень, который должен ежемесячно обеспечиваться из федерального бюджета?
Вопрос дискуссионный. Председатель Сибирского отделения РАН Валентин Пармон считает, что верен второй вариант. И не стесняется публично благодарить Анастасию, что вынесла на самый "верх" то, о чем говорят ученые много лет. Надо полагать, говорят сами с собой. Валентин Пармон говорит об очевидном: в регионах ученые зарабатывают в три-четыре раза меньше, чем в Москве и Санкт-Петербурге. По его словам, академия "отлучена" от формирования зарплат ученых уже много лет - вот, мол, и результат.
Зарплату повысили, а в реальности она осталась такой, какой была
- Общество должно пусть не переболеть, но выстрадать новую систему управления наукой, - как бы отвечая Пармону, говорит научный сотрудник, временно прикрепленный к лаборатории, где трудится Анастасия с коллегами. Он просит не называть его имени ("я все-таки тут временный, мало ли что"). Но говорить с ним, перешагнувшим рубеж пятидесятилетия и заставшим советский период, о судьбах науки проще, чем с Анастасией. Ее мудрый коллега продолжает рассказывать о "ловушках" грантовой системы финансирования науки. И дело не только в зарплатах.
- Эксперименты требуют денег. Чтобы получить грант, нужно представить результат уже проведенного эксперимента, хотя бы научную публикацию. Нет денег - нет эксперимента. Значит, нет публикации и нет возможности получить грант - круг замкнулся. Получается, нет гранта, и можно вообще не работать? Биолог-инкогнито считает, что пока в стране идет поиск: попробовали так управлять наукой, не получилось, придумали что-то новое...
"Но вы же люди, не подопытные мышки", - грустно замечаю я. Он молчит. Я ухожу к Анастасии. А мой собеседник вдруг возвращается, чтобы подтвердить: "Да! Мы не мышки!" Это действительно важно. Хорошо бы помнить, что за отчетами о выделении миллиардов - судьбы не среднестатистических, а живых, реальных ученых. А еще судьбы экспериментов, так и не проведенных из-за отсутствия денег. Экспериментов, которые в перспективе тоже могли спасти чьи-то жизни.
Отдача вдохновляет
Анастасия, Екатерина и Евгения заняты именно спасением. Они не врачи, они биологи. Анастасия старше коллег-лауреатов на три года. Она пришла в лабораторию в 2004 году, еще студенткой НГУ. Екатерина и Евгения - одноклассницы, вместе в школе, вместе в вузе, вместе на работе. Анастасия признается, что целенаправленно искала лабораторию, где занимаются противораковыми разработками, хотела быть полезной. Все они рады, что ведут именно прикладные исследования - виден результат.
- Это безумно вдохновляет, - говорит Анастасия. - Если удается помочь человеку - это счастье!
Они действительно помогают. Одна из разработок лаборатории - препарат "Панаген" - прошел уже две фазы клинических исследований, его действие проверено на 80 пациентках с диагнозом рак молочной железы. Препарат, который применяют в сочетании с химиотерапией, активирует клетки иммунной системы организма, и тот начинает бороться с опухолью. Испытания показали, что 5-летняя безрецидивная выживаемость при использовании препарата "Панаген" в курсах химиотерапии составляет 50 процентов по сравнению с 18 у пациентов, получавших только химиотерапию. Впереди третья стадия клинических исследований, уже на большем количестве больных.
Что касается технологии "Каранахан", то ее клинические исследования еще не проводили. Но, как рассказывал автор идеи, руководитель лаборатории доктор биологических наук Сергей Богачев, метод воздействия на стволовые раковые клетки применяли единично, с согласия добровольцев, которым уже не могли помочь врачи. И опухоли значительно уменьшались в размерах и даже исчезали, изумляя медиков.
В целом результаты научного поиска, согласитесь, вдохновят любого: есть шанс победить онкологические заболевания! Но появятся ли результаты многолетнего труда ученых в больницах? Как принято говорить - на рынке? А вот это большой вопрос. Давайте забудем на минутку о зарплатах ученых. И осознаем на минутку тот факт, что средства, которые могут спасти наши с вами жизни, должны "проталкивать" они же: Анастасия, Екатерина, Евгения. Должны искать финансовых партнеров. Сами. Они биологи. Не менеджеры. Но - такова сейчас система. Придумал, испытал - продай...
- Не обидно? - спрашиваю у Анастасии. Жестокий вопрос. Но я знаю много случаев, когда ученые годами не могут найти покупателей на очень важные и нужные технологии. В том числе потому, что эти технологии могут изменить рынок и оставить кого-то без привычных доходов.
Эксперименты требуют денег. Чтобы получить грант, нужно представить результат уже проведенного эксперимента, хотя бы научную публикацию. Нет публикации и нет возможности получить грант - круг замкнулся
- Конечно, хочется, чтобы кто-то пришел и сказал: "Ну надо же, как вы здорово все придумали! Вот вам куча денег, придумывайте дальше, а это мы забираем! Спасибо вам большое!" Но сейчас так не бывает, - говорит Анастасия.
За этим добрым "кем-то" мне мерещится государство. Или хотя бы боевой отряд продвиженцев, который, наверное, должен быть в любом научном институте. Такие люди в науке вроде бы есть. Но интересы у них тоже бывают, мягко говоря, избирательные.
Блиц-опрос для лауреатов премии президента:
Уже решили, куда потратите премию?
Проскурина: Частично - на разработки. Например, оплатим публикацию статьи в научном журнале - 110 тысяч рублей. Публикации нужны для достижения показателей в нашей работе.
Раньше часто говорили об утечке мозгов из России - сейчас эта проблема актуальна?
Проскурина: На мой взгляд, уже не так, как раньше. Лично я не хочу жить и работать в чужой стране, мне непонятно это желание.
Екатерина Поттер: Я могла бы уехать за границу, но только на какой-то определенный срок, не навсегда.
Почему молодые люди должны идти работать в науку?
Поттер: Потому что она дает свободу творчества, свободу мысли. Интересный и увлекательный процесс достижения результата, решение задач - это, наверное, главное.
Кстати
Один из возможных ответов - на сайте института и сайте минобрнауки в разделе "Сведения о доходах..." должностных лиц. Как следует из цифр за 2019 год, разница в оплате руководителей НИИ (директор, шесть его замов, главбух и два руководителя филиала) и зарплатой (оклад + надбавка) ведущего научного сотрудника выражается соотношением 10:1. А децимальный коэффициент, т.е. соотношение 10 самых высокооплачиваемых должностей и 10 самых низкооплачиваемых достигает 20. Это запредельный показатель для научных учреждений. И тут свое слово должны сказать отраслевой профсоюз и профсоюз РАН.
