Образ зла. Кого следует более опасаться – «Бармалея» или «демократа»?

Недавняя трагедия Нагорного Карабаха и всего армянского народа, вследствие которой, по разным оценкам, погибло порядка 5000 армянских молодых людей, выявила нечто такое, что следовало бы обсудить отдельно. Это «нечто» можно выразить двумя общими вопросами. Первый вопрос: «Почему многие народы стали избирать в качестве глав своих государств или, если угодно, допускать к власти не мужчин-воинов, а таких персонажей, которых обычно называют «баба в штанах»?» И второй вопрос: «А точно ли такая тенденция избавит народы от пролития крови или может привести к ещё большему кровопролитию?»

Оба эти вопроса имеют один исток и один принцип в своей основе, который неплохо сформулирован в одной дурацкой песенке: «С неба звездочка упала прямо милому в штаны. Пусть бы там все разорвало — лишь бы не было войны»! Песенка, конечно, дурацкая, но нечаянно в ней сформулирован один из главных принципов всей либеральной пропаганды, которая вечно ругает «тоталитарные режимы» за пролитие «слезы ребенка»: если будущее требует жертв, то следует отказаться от будущего.

Этот принцип существует благодаря иллюзии, что будущее возможно без жертв и что жертв не потребует покой и сохранение статус-кво. В свою очередь, убедительность этого принципа для широких народных масс, несмотря на всю его либеральность, зиждется на популярном среди широких слоев убеждении, что все народы хотят просто жить, а все войны развязывают политики в своих интересах, которые с желанием народов «жить» никак, не связаны. Согласно этому убеждению, все жертвы, которые кладутся на алтарь сохранения статус-кво, признаются вынужденными, а потому — оправданными неизбежностью. Неизбежность — это неизбежность. С ней ничего не поделаешь. Она не какое-то там будущее, которое во имя гуманизма можно и отменить.

Особенно интересно этот принцип преломляется в сознании либеральной диссидентствующей интеллигенции. Для борьбы с «режимом» — хоть советским, хоть путинским — она обязательно резервирует за собой право на революционность, но при этом проклинает Великий Октябрь. Ведь большевики принесли на алтарь революции столько жертв! А как же «слеза ребенка»! В итоге такая интеллигенция, проклиная Октябрь, возвеличивает совокупный майдан и перестройку, которые являются, если так можно выразиться, революциями без будущего, то есть просто сбросом. Все же жертвы таких сбросов либо не замечаются, либо оправдываются все той же неизбежностью. А что поделаешь? «Режим"-то надо было скидывать, ведь он был того… людоедский! То, что сброс даже действительно жестоких режимов всегда ведет к еще большим жертвам, интеллигенция маскирует за их демонизацией и приравниванием их к фашизму, а все это вместе нужно интеллигенции для того, чтобы оправдать отсутствие идеи будущего у неё самой, ибо она не хочет нести ответственность за ее реализацию и неизбежные в этом случае жертвы.

Такое разделение жертв на неизбежные и на жертвы «режима» и революции, под которой почти исключительно понимается именно Октябрьская, в неявном виде содержится в заглавии книги одного из главных идеологов современного либерализма — Карла Поппера. Его главная книга называется «Открытое общество и его враги». Основной идеей этой книги является запрет на реализацию любых крупных социально-политических проектов и идей, ибо такая реализация приводит к тоталитаризму и жертвам. Открытое же общество должно заниматься мелкими проектами, которые ни в коем случае не должны претендовать на универсальность и целостность, а также оно должно воевать с «врагами», то есть с теми, кто претендует на целостность и водительство.

Эта попперовская концепция была поддержана послевоенной ставкой на «маленького человека». Напуганное Второй мировой войной общество стали приучать к тому, что большой человек и большая историческая идея — это опасно, ибо рано или поздно приведет к тоталитаризму и большой войне. В качестве примера, разумеется, приводились фашизм и коммунизм, которые с легкой руки Поппера и его подельника Фридриха фон Хайека уравнивались. В итоге появилось то общество потребления, в котором мы сейчас живем и которое, очевидно, хотят свернуть, ибо оно попросту нежизнеспособно.

Однако еще великий Шекспир в своем «Гамлете» предупреждал, что «довольство и покой» не только не предотвращают войны, а наоборот — ведут прямо к ним. «Вот он, гнойник довольства и покоя: прорвавшись внутрь, он не дает понять, откуда смерть», — говорит Гамлет о причинах войны, на которую отправляется войско Фортинбраса.

В XX веке эту ставку на «довольство и покой» подробно анализировал вполне либеральный, но очень компетентный и по-своему честный ученый Умберто Эко. В своей книге «Роль читателя. Исследования по семиотике текста» он анализирует главного «героя» потребительского общества — Супермена. На этом примере Эко раскрывает вполне универсальные основания потребительского общества и делает очень важные обобщения. Вот что он пишет о формировании специфического гражданина при помощи массовой культуры:

«Как верно отмечают критики, Супермен — это совер­шенный образец гражданского сознания, полностью отде­ленного от сознания политического. Гражданская позиция Супермена превосходна, но он формирует и осуществля­ет ее лишь в рамках небольшой и замкнутой социальной группы».

Эко далее дополнительно разворачивает то, чем чревато такое сужение и деполитизация потребительского сознания маленького человека, которого он вместе с другими учеными, на которых он ссылается, называет «человеком извне-направляемым»:

«Супер­мен тратит огромное количество энергии на организацию благотворительных спектаклей, во время которых соби­рает деньги для сирот и неимущих? Такая парадоксальная растрата энергии (она ведь могла бы быть использована для непосредственного создания богатств или для корен­ных перемен гораздо большего масштаба!) не перестает поражать читателя, который видит, что Супермен всегда вовлечен в какие-то мелкие дела. Подобно тому как зло принимает лишь облик покушения на частную собствен­ность, добро предстает исключительно как благотворитель­ность».

Как мы видим, все происходит в точности по модели Поппера. Добро — это благотворительность, а дела должны быть мелкими и наимельчайшими. Одним из свойств такого сужения сознания является «черно-белое» мировоззрение. Эко пишет:

«История же четко поделена на зоны, по-манихейски противопоставленные друг другу: всякая власть в основе своей добра и непорочна, а вся­кий злодей есть безусловное зло, без какой-либо надежды на искупление».

Разумеется, под словами «всякая власть», следует подразумевать именно свою власть, ибо черно-белое деление на добро и зло ни в коем случае не препятствует демонизации лидеров других стран, «тоталитарных режимов» и зловредных «фашистско-коммунистических» тоталитарных идеологий. Как мы видим, и тут все находится в полном соответствии с попперовским духом разделения на открытое общество и его врагов. Правда, то, что рано или поздно такой потребитель оборзеет и восстанет против своего государства тоже, —Поппер и Эко не говорят.

Эко пишет, что главным идеологическим и даже метафизическим сообщением сюжетов о Супермене, а значит и всей поп-культуры в целом, является «неподвижность»:

«Столь же верно и обратное: мета­физика неизменности, присущая этому типу сюжетов, есть прямое, хотя и не намеренное, следствие самой природы того структурного механизма, который, очевидно, только и может служить носителем — с помощью вышеописанных «топосов» — определенных идей-наставлений. Сюжет дол­жен быть статичным и не допускать никакого развития именно потому, что Супермен должен представлять и утверждать добродетель как совершение многих мелкомас­штабных добрых дел без какого-либо целостного осозна­ния мира. И соответственно добродетель должна заклю­чаться в совершении многих частных дел — чтобы сюжет получался статичным.

Здесь снова речь идет не столько об авторской воле как таковой, сколько о том, как авторы приспосабливают­ся к тем представлениям о «порядке», которые пронизы­вают культурную модель их общества, и создают, в умень­шенном масштабе, ее «аналоговые» модельки, чья функ­ция — отражение».

Как мы видим, никакая поп-культура не работала бы столь эффективно, если бы не отражала и не приспосабливалась «к тем представлениям о «порядке», которые пронизы­вают культурную модель их общества». Все эти представления о порядке, которые активизирует поп-культура, можно сформулировать известными словами: «моя хата с краю».

Такое общество естественно востребует соответствующие образы, политику и политиков. В этом смысле особенно показательны те политические процессы, которые происходили у нас в перестройку, которая была не чем иным, как «революцией» потребителя, сутью которой было желание этой самой неподвижности.

Если очень грубо и гиперболизировано говорить о том, как выглядел распад СССР с точки зрения действий власти, то можно сказать следующее. Когда к Горбачеву шли донесения из советских республик о том, что в них постепенно приходит к власти уголовный общак и набирают силу националистические движения сепаратистов, на это, образно говоря, Михаил Сергеевич отвечал, что он гуманист, идут естественные процессы народного волеизъявления, и потому соответствующие органы, во имя гуманизма и демократии, должны спокойно на это взирать.

Перестроечные процессы в Таджикистане и том же Нагорном Карабахе я тут не могу обсуждать подробно, но суть их именно в этом. Верховная власть СССР в лице преступника Горбачева просто отпустила вожжи и этим дала развиться соответствующим процессам, которые привели к распаду страны и огромной крови. Горбачев не давал никаких приказов открыть огонь на поражение, он «гуманно» и спокойно смотрел на то, как этот огонь готовятся вести другие. Именно эта технология сброса, примененная Горбачевым, до сих пор позволяет замалчивать количество жертв перестройки, а его самого величать чуть ли не первым гуманистом.

Крах СССР кратно усилил соответствующие процессы во всем мире и привел к господству политики, ориентированной на потребителя и его главную ценность — неподвижность. Посмотрите на портреты политиков прошлого: Сталина, Рузвельта, Черчилля. А потом посмотрите на физиономии Пашиняна, Зеленского или Макрона. Что это за перемена и чем она вызвана?

Во главе человеческих обществ тысячелетиями в большинстве случаев стоял воинский типаж, то есть человек, который очевидным образом мог решать задачи водительства. Но теперь, отчасти благодаря Попперу и компании, все проекты водительства отменены и нужен не властитель и вождь, а «менеджер», которого выбирает потребитель в согласии с собственными представлениями, которые я уже обсудил выше. Потребительское общество в корне поменяло представления об образе политического лидера. Теперь «хорошим» лидером становится клоун, который, очевидно, не способен властвовать, что есть не его недостаток, а его преимущество!

Посмотрите на лидеров прошлого. Это борцы и воины. Ну так из-за них-то человечество и воевало! Зато теперь мы изберем Макрона, Зеленского и приведем к власти Пашиняна, а они-то войны вести не могут — думает потребитель.

Да, конечно, не могут, ибо за них будут «мочь» те, чьими марионетками они являются. Многочисленные заявления политологов о том, что Пашинян является просто агентом нынешнего главы британской разведки МИ-6 Ричарда Мура, по приказу которого он Карабах и сдал, есть лишь логичное следствие того, что люди с такими данными, как у Пашиняна, всегда будут ведомы. Потребитель, то есть, «человек извне-управляемый», избирает такого же, как он, тоже управляемого извне — все закономерно. Армянский потребитель привел к власти Пашиняна, а Пашинян предал армянский народ и армянского потребителя в том числе — вот и все.

Все эти трансформации заставляют задуматься всех нас об истинном образе зла. Да, скажем, Петр I был не лишен многих кровожадных черт и наломал немало дров, но конец XX и начало XXI века показывают, что подлинное и окончательное в своей бессмысленности зло приходит не с ликом условного Петра, с которым воюет либеральная пропаганда имени Поппера, а с потребительским ликом «гуманиста-демократа». Лик подлинного зла — покой и неподвижность, а вовсе не искаженное злобой лицо условного «Бармалея», хотя бы потому, что злоба — это эмоция, а значит, демонстрация небезразличия к миру. Потребитель же холодно-безразличен и во имя своего покоя готов принести любые жертвы.

Сейчас армянский народ пытается ответить на злободневный простой метафизический вопрос: на чей алтарь было положено его будущее в виде жизней 5000 молодых людей? Ведь несомненно, что они были солью армянской земли. Если они погибли за будущее, тогда почему Пашинян еще у власти? Почему «соросятник» еще не выметен поганой метлой? А если эта жертва покою — тогда все нормально, ведь война-то кончилась и можно успокоиться, а точнее, упокоиться вместе с Арменией и ее историей…

Но ведь сходный вопрос стоит и перед нами. За что мы говорим «спасибо деду за Победу» каждое 9 Мая? Если за будущее, тогда где СССР? Где Украина, Белоруссия и другие территории? Если за жизнь потребителя, тогда прав Пушкин, изрекший горькие слова:

«Паситесь, мирные народы!

Вас не разбудит чести клич.

К чему стадам дары свободы?

Их должно резать или стричь».

Сначала нас «постригут», а потом зарежут, как баранов. И что-то мне кажется, что время стрижки уже проходит и наступает время, когда нас будут резать, к чему собственно нас уже и готовят…