Пуля для гения. 180 лет назад пал на дуэли Михаил Лермонтов
Горестная весть не скоро дошла до Санкт-Петербурга и Москвы. Вернее сказать, она долго подкрадывалась к обеим столицам - нынешней и прошлой. Тело поручика Лермонтова давно уже было предано земле, но никто из его близких о том еще не ведал. Сообщения об утрате, верно, были запечатаны в конверты свидетелями, но известно, с какой черепашьей скоростью брели в ту пору письма.
Лишь спустя более двух недель после дуэли, 3 августа (здесь и далее - старый стиль) 1841 года «Одесский вестник» сообщил:
«Здесь получено из Пятигорска прискорбное известие о кончине М.Ю. Лермонтова, одного из любимейших русских поэтов и прозаиков, последовавшей 15-го минувшего июля».
Сначала можно было сомневаться – он ли? После – надеяться на ошибку, милость судьбы. Увы, сообщение о смерти поэта оказалось правдой, о чем не преминули сообщить другие издания.
«Библиотека для чтения» поместила эпитафию, в которой говорилось: «Литература наша беспрерывно поносит новые потери, которые не вознаграждаются новыми приобретениями. Одни сходят с поприща, ища отдыха после трудов, другие умирают. Кончина Лермонтова, на кавказских водах, Лермонтова, который подавал столь блистательные надежды, должна огорчить всех любителей русской словесности…»
Скорбел и «Москвитянин»:
«…Давно ли мы радовались его расцветанию – и уже должны оплакивать потерю! Он был представителем самого младшего поколения словесности нашей; бодро шел вперед; развитие его обещало много; Кавказ посылал ему новые вдохновения. Теперь все кончено. Сердце обливается кровью, когда подумаешь, сколько прекрасных талантов погибает у нас безвременно!»
Да, таланты в России часто уходили до срока. От рока?
И от него, и по иным, скорбным причинам. Радищев выпил яд. От чахотки угас Кюхельбекер. Две дуэли отняли у России Пушкина и Лермонтова. Рылеева казнили. Грибоедова растерзали. Баратынского взяла лихорадка. Писарев утонул. Надсона опалил туберкулез…
И потом было несть числа безвременным потерям – Гумилев, Блок, Есенин, Маяковский, Бабель, Кедрин, Рубцов, Турбина, Высоцкий…
Что случилось с Лермонтовым в четырех верстах от Пятигорска, у подножия горы Машук на дороге, ведущей в селение Николаевское, узнали вся Россия. Однако о дуэлях писать было не принято, ибо они находились под запретом. И потому о той схватке лишь шептались. Первые упоминания о ней появились только во второй половине XIX века. В частности, в журнале «Русский архив» появилась статья секунданта, князя Васильчикова «Несколько слов о кончине М.Ю. Лермонтова о дуэли его с Н.С. Мартыновым».
Он, в частности, писал: «В Лермонтове (мы говорим о частном лице) было два человека: один добродушный для небольшого кружка ближайших своих друзей и для тех немногих лиц, которым он имел особое уважение, другой – заносчивый и задорный для всех прочих его знакомых…»
Увы, так и было. Лермонтов слыл забиякой, скандалистом. Беспричинно придирался к тем, кто был ему не по нраву, осыпал их насмешками, оскорблениями, часто без видимой причины. За год с лишним до смертельной дуэли поэт поссорился с отпрыском французского посланника – Эрнестом Барантом. Ему злопыхатели подсунули старую, написанную еще в юнкерской школе эпиграмму Лермонтова и нашептали, что та для него оскорбительна. Барант вспыхнул и потребовал удовлетворения.
У той дуэли есть сходство с пушкинской – как известно, у Александра Сергеевича в соперниках был Жорж Дантес, приемный сын голландского посланника.
И сошлись Лермонтов с Барантом на Парголовской дороге за Черной речкой - неподалеку от места дуэли Пушкина и Дантеса. Один русский гений погиб 10 февраля 1837-го, другой был в шаге от могилы спустя три года - 18 февраля 1840 года.
Тогда обошлось без жертв. У Лермонтова сломался конец шпаги, и соперники перешли на пистолеты. Барант целился, но промахнулся, Лермонтов же намеренно выстрелил в сторону. Противники тут же помирились.
Мишенью для насмешек поэта стал и офицер Лисаневич. Но тот сдерживался, несмотря на подзуживания недоброжелателей Лермонтова. Они отстали, когда Лисаневич молвил, что «у него рука не поднимется на такого человека». Возможно, он читал написанное Лермонтовым и чтил его талант…
Скорее всего, Лермонтов не испытывал ненависти и даже неприязни ни к Баранту, ни к Лисаневичу, ни к прочим господам, которых высмеивал. Ему нужен был лишь постоянный предмет для ироничных упражнений, лицо, на которое можно было излить брызжущую желчь. Таков уж был несносный Михаил Юрьевич…
Но и при этом он никому не желал зла. В том числе, и майору Николаю Мартынову, с которым сцепился. Он знал его давно, еще по школе гвардейских подпрапорщиков. Перед дуэлью шутил, сам на курок нажимать явно не собирался. Уверен был, что и Мартынов стрелять не станет. Они же были близки, Лермонтов ухаживал за сестрой Мартынова и вывел ее в образе княжны Мери в «Герое нашего времени»…
На следствии Мартынов показал: «С самого приезда своего в Пятигорск, Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное. Остроты, колкости, насмешки на мой счет одним словом, все чем только можно досадить человеку, не касаясь до его чести…»
Мартынов, по собственным словам, просил Лермонтова прекратить «несносные для меня шутки». Но поэт говорил, что «я не могу запретить ему говорить про меня, то что он хочет, и в довершение сказал мне: «Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэлей никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь».
Грибоедов говорил, что злые языки страшнее пистолета. Впору переиначить эти слова – злой язык Лермонтова довел до пистолета!
Расследованием обстоятельств дуэли занималась комиссия военного суда. Свое мнение высказали генерал-адъютант Граббе и генерал от инфантерии Головин. Оба пришли к выводу, что «майор Мартынов учинил убийство, так как он вынужден был к дуэли самим Лермантовым» и что «Лермантов сам надоумил его, что нужно делать и что совет его, данный ему накануне, есть не что иное, как вызов».
Военный суд требовал сурового наказания для Мартынова. Но Николай I решил иначе и велел посадить майора в Киевскую крепость - на гауптвахту на три месяца и предать церковному покаянию.
Почему же Лермонтов так упорно тянул Мартынова к барьеру? Так уж плохо ему было, что он искал смерти? Ведь он был известен, литературная слава его окутала, число поклонников росло. Чего еще желать? Разве что любви – нежной, искренней. И, найдя ее, он бы, возможно, успокоился.
Впрочем, Пушкин в окружении жены и детей остался также горяч. От чего же меняться было Лермонтову? Да и каким средством можно унять кипящую кровь?
Вот он и постоянно испытывал судьбу, играя в «русскую рулетку». От того, что «И скучно и грустно, и некому руку подать / В минуту душевной невзгоды... / Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?.. / А годы проходят - все лучшие годы!»
…Лермонтов в последние мгновения жизни был абсолютно спокоен. Взвел курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем. Секундант Васильчиков вспоминал: «В эту минуту, и в последний раз, я взглянул на него и никогда не забуду того спокойного, почти веселого выражения, которое играло на лице поэта перед дулом пистолета, уже направленного на него…»
Лермонтов был смельчаком, служил на Кавказе в летучем отряде, который постоянно сопровождала опасность. Его не раз представляли к наградам и золотому оружию «За храбрость!», но Николай I не подписывал приказ. Не любил он поэта – за вольнодумство, независимый нрав и дерзкие стихи.
В присутствии царя упоминание имени Лермонтова было под запретом. Но желал ли владыка смерти Лермонтову? Неведомо, но… Николай I велел, «дабы поручик Лермонтов непременно состоял налицо во фронте, и чтобы начальство отнюдь не осмеливалось ни под каким предлогом удалять его от фронтовой службы в своем полку».
Император узнав о гибели поэта, бросил: «Собаке – собачья смерть!» Когда его пристыдила императрица, вышел из кабинета и объявил: «Господа, получено известие, что тот, кто мог заменить нам Пушкина, убит…»
Петербуржец Полеводин, приехавший в Пятигорск лечиться и попавший в эпицентр трагических событий, назвал Мартынова «чистейшим сколком с Дантеса». Да, так и вышло. Но – невольно. Нельзя, ни при каких обстоятельствах оправдывать Мартынова, но разве думал он, разгоряченный, уязвленный обидой, на кого направляет свой пистолет. Пред ним, у барьера, стоял невысокий молодой человек с маленькими усиками, глядящий на соперника с иронической усмешкой. О его гениальности в тот момент Мартынов напрочь забыл или… не ведал вовсе. И палил не в звезду поэзии, а в своего обидчика.
Уже потом историки превратили дуэль в убийство. Тогда же это было банальное сведение счетов, привычное, как утренний кофе или вечерний бокал вина.
Время было такое, что стрелялись и фехтовали до смертельной раны и по совсем уж пустяковому поводу. Поединок Лермонтов – Мартынов был из разряда таковых.
Но что бы произошло, если бы ссору удалось замять, и дуэль не состоялась? Да ничего. Причин для иных дуэлей Михаил Юрьевич отыскал бы немало. И одна из них наверняка стала бы роковой. Гении ведь долго не живут.
Всю оставшуюся жизнь, а прожил Мартынов еще более тридцати лет после поединка, он, по слухам, терзался. Каждый год в день дуэли он уезжал молиться и заказывал панихиду «по убиенному рабу Божьему Михаилу».
Незадолго до смерти Мартынов стал писать «Мою исповедь», которую, однако, не закончил. Вот строки из нее: «Беспристрастно говоря, я полагаю, что он (Лермонтов – В.Б.) был добрый человек от природы, но свет его окончательно испортил. Быв с ним в весьма близких отношениях, я имел случай неоднократно замечать, что все хорошие движения сердца, всякий порыв нежного чувства он старался так же тщательно в себе заглушать и скрывать от других, как другие стараются скрывать свои гнусные пороки».
Говорили, что Мартынов увлекся спиритизмом и даже пытался вызвать дух убитого им поэта. В завещании он, опасаясь, что его праху не дадут спокойно лежать в земле, просил родных похоронить его в своем подмосковном имении - Знаменское. Но не в фамильном склепе, а в отдельной могиле без надгробия.
Но родственники нарушили волю покойного и – напрасно. После Октябрьской революции в бывшем имении Мартынова разместилась Алексеевская школьная колония бывших беспризорников. Ребятишки, узнав, чьи останки покоятся под гранитным памятником, выбросили их из могилы и утопили в пруду…