Советская экономика без купюр: как была устроена экономика СССР

В своей книге "Большая советская экономика. 1917–1991" Алексей Сафронов рассказал историю экономики советского государства от начала и до конца

Алексей Сафронов на фестивале "Бражники — и напиться!" в Москве представил свою книгу "Большая советская экономика. 1917—1991", которая вышла в издательстве Individuum. Это подробный, последовательный и человеческий рассказ о том, как советское государство пыталось придумать свою экономику и чему мы можем у нее научиться.

Шок, очереди и ярко-розовая ветчина

Алексей Сафронов родился в 1987 году — слишком поздно, чтобы помнить СССР, но достаточно рано, чтобы помнить его распад. Не в цифрах, не в диаграммах, не в индексах промышленного производства. В ядовито-розовой ветчине. В очередях. В странном детском ощущении, что взрослые что-то не договаривают. "Мои первые воспоминания — про обвал. Не про экономику, я тогда умных слов не знал. Но было ощущение, что все взрослые вокруг обалделые", — вспоминал Сафронов.

Это ощущение позже вросло в профессию, а потом — в книгу. Память о консервных банках с американской гуманитарной помощью, о поездках в другой конец Москвы, чтобы "добыть" еду с черного входа знакомого магазина. История увлечения советской экономикой не началась с университета. И не с диссертации. Сначала был офис. И восемь часов без работы.

Сафронов работал в PriceWaterhouseCoopers — международный консалтинг, статус, амбиции. "Для студента попасть в международный консалтинг — это было круто", — сказал автор книги. Но в конце 2008-го все обрушилось. Кризис пришел как по учебнику, но объяснений никто не предлагал. На работе нужно было сидеть в офисе, несмотря на то, что делать было нечего. От скуки Сафронов начал читать — все подряд про кризис, про экономику, про устройство системы, которая рухнула.

Но настоящая точка невозврата пришла позже — когда он начал писать диссертацию. На тему бюджетных инвестиций. По всем методичкам следовало оценивать эффективность объекта по будущим доходам. А если дорога бесплатная? А если это детская поликлиника? Значит — неэффективно. Значит — не надо строить? "Я понял, что для бюджетных расходов такие метрики эффективности вообще не годятся. Они были списаны с частных фирм, а там эффективность оценивается по будущим доходам. Это очевидная глупость", — объяснил Алексей Сафронов.

Но оказалось, что все уже было. Методики, подходы, документы. Их забыли, выбросили, обнулили. "В госуправлении есть много вещей, где люди изобретают велосипед. Хотя об этом подумали еще 50 лет назад, приняли документы. Но потом все развалилось, все забыли, и сейчас начинается второй круг", — сказал Сафронов.

Так родилась идея книги. Не об экономике как науке. И не о Советском Союзе в идеологических координатах. А о сквозной, точной, фактурной истории советской экономической мысли и практики. О том, как она начиналась, с какими проблемами сталкивалась, что пыталась решить и почему это, так или иначе, закончилось. "Это не книга по экономике. Это не экономическая книга. Это книга по истории, но истории экономики. Экономика выступает в ней как предмет, а не как метод, не как научная дисциплина", — подчеркнул автор.

Сафронов не был одинок в своих вопросах. Просто никто не писал ответы. В академии не было такого запроса. В исследовательских проектах не было такого задания. Была ниша — огромная, зияющая как пустое место на книжной полке. "Почему этим должен заниматься я? Почему этого не сделал кто-то другой?" — задавался он вопросом. В какой-то момент Сафронов понял, что описание советской экономики в исторической литературе — это постоянное "с середины". Хрущев и целина. Перестройка и внезапный крах. "Книги про перестройку начинаются примерно так: всем стало понятно, что советская экономика не работает. Хорошо, а как им это стало понятно? А всем — это кто? А давно ли им это стало понятно?" — задавал Алексей очевидные, но редко озвучиваемые вопросы.

Книга "Большая советская экономика. 1917—1991" родилась из желания рассказать все с начала. Не переписать, не интерпретировать, а просто восстановить логику. Показать, почему появилась каждая идея, каждая реформа, каждое решение. Потому что без этой логики советская история распадается на мифы. "Я чувствовал нехватку сквозного взгляда, который в каждом сюжете показывал предысторию", — добавил автор книги.

"Циклы централизации и децентрализации"

Алексей Сафронов предложил смотреть на советскую экономику как на единый живой организм. В своей книге "Большая советская экономика. 1917—1991" он захотел ухватить ее суть как целостную систему с собственной логикой и внутренними циклами. Этот взгляд важен — не только потому, что подводит черту, но и потому, что открывает новую рамку для разговора. "Советскую экономику можно и нужно рассматривать как единый объект", — сказал Сафронов. Он ссылается на Яноша Корнаи и его работу "Социалистическая система", где социализм описан в статике, как моментальный снимок. Но сам Сафронов следует "старому доброму принципу историзма" — ему важна именно динамика. Ему важна линия, а не точка. В движении, в эволюции и попытках реформ, в сломанных инициативах и в постоянной борьбе центра и мест — именно там, по его мнению, и раскрываются подлинные свойства системы.

Одним из ключевых напряжений, которые Сафронов выделяет, было противоречие между догоняющей модернизацией и демократическим управлением на местах. Модернизация, по его словам, была необходима — для выживания страны, для развития, для прорывов. Но она же и мешала развитию низовой экономической демократии. Слишком много ресурсов уходило в центр. Слишком мало оставалось на местах. "Если у вас нет ресурсов, которые вы можете распределять, то никакого муниципального самоуправления и не возникнет", — сказал Сафронов.

Советское руководство это понимало. И раз за разом пыталось откатить назад: дать местным властям больше прав, дать им возможность распоряжаться финансами. Но каждый раз это заканчивалось одним и тем же. Люди начинали решать свои задачи — "ведомственное жилье", "социальные объекты" — и не вписывались в государственные планы. А в планах значились другие приоритеты: холодная война, гонка вооружений, строительство заводов, космос. И каждый раз свободу на местах сворачивали обратно.

Это раскачивание маятника между централизацией и децентрализацией, по мнению Сафронова, и было основным движущим механизмом реформ. "Циклы централизации и децентрализации" — так он их называет. Они возвращались раз за разом, порождая волны изменений, и также исчезали, едва начавшись. Это не заговор и не злой умысел, сказал он, это структурная особенность системы. Так она дышала.

Эти попытки сбалансировать управление снизу и сверху, по сути, были борьбой за легитимность власти. Когда людей исключали из экономических решений, рано или поздно они переставали ощущать эту власть как свою. "Если вы не даете на местах экономические права, через какое-то время не у всех, но у части людей возникает скепсис", — отметил Алексей Сафронов. Сначала возникает ощущение дистанции — "они там, а мы тут". Потом — ощущение чуждости. В конце — безразличие. И тогда, в момент кризиса, никто не выходит защищать разваливающийся Союз. Не потому, что все были против, а потому что все уже давно перестало быть общим.

Так возникает еще один парадокс советской экономики: ее политическая стабильность долго держалась на централизации, но именно она же разрушала представление о том, что власть принадлежит народу. Внутри этого парадокса — та же самая нерешенная дилемма: масштаб против участия. Большие цели против обыденной жизни. Сафронов подчеркнул: "Советская экономическая модель — это очень большое обобщение. Она каждое десятилетие была разной". В 1920-е — одно, в 1930-е — другое, в 1960-е и 1980-е снова меняли курс. Это не было застывшим монолитом. Это была система, которая пыталась приспосабливаться, реформироваться, меняться — хотя часто и безуспешно. На этом фоне особенно важным становится вопрос: почему, несмотря на провалы и распад, к советской экономике снова и снова возвращаются? Почему о ней спорят не только историки?

"Вся социалистическая мысль базируется на критике капитализма как экономической системы", — сказал Сафронов. И добавил: "До тех пор, пока в существующей экономической модели будут возникать раз за разом проблемы, эта мысль тоже будет появляться". Сегодняшняя российская экономика, по мнению автора, стала демонстрацией классических провалов капитализма — почти по учебнику. Сначала свобода, потом монополии, потом монополии срастаются с государством и начинают уничтожать конкуренцию. "У нас получается конгломерат государственного монополизма — государство плюс монополии, которые уничтожают политическую систему, а это, в свою очередь, уничтожает систему свободной рыночной конкуренции", — отметил Сафронов. Все это — почти дословное повторение столетней критики капитализма. И именно поэтому интерес к альтернативам — неизбежен.

Сафронов не предлагает готового решения. Он не утверждает, что знает единственно верный путь. Но он уверен: с книгой "Большая советская экономика. 1917—1991" или без нее разговоры об альтернативах будут возникать, но можно их сделать более продуктивными, аргументированными и на основе фактуры. По словам Сафронова, экономика — это не только про деньги, но и про коллективное воображение, про то, как устроена власть, участие, ресурсы и будущее, то такой разговор и правда нельзя закончить. Особенно если он только начинается.

Екатерина Петрова — литературная обозревательница интернет-газеты "Реальное время", автор телеграм-канала "Булочки с маком".