Нынешний приступ стратегического планирования имеет аналог: нечто похожее было перед 2008 г. Тогда на выборы шел Медведев, но в иерархии «тандема» готовился «план Путина». В предвыборный год стратегий без привязки к выборам не бывает. Значит, поверх любых многотомных разработок понадобятся лозунги, лучше один. В персоналистских режимах личные мотивы иерарха важнее всего системного. С этой точки зрения запрос на пакет изменений есть (должен быть). В сколь угодно ярком романе с электоратом, как и во всякой не совсем настоящей любви, неизбежно накопление усталости. Если очень долго производить впечатление, оно перестает впечатлять даже впечатлительных, а невпечатленных и вовсе начинает бесить. Главный урок краха СССР: народ не должен скучать. Россия давно не скучает ни минуты, но даже безотказная «маленькая победоносная война» не может решать все проблемы вечно. Поэтому пятый (по факту) срок должен бы явить стране и миру Путина «другого» и «обновленного» – хотя бы в концепте. Даже у верующих в вождя должна будет сложиться иллюзия, что президент в стране «новый». Как если бы Обама остался, но явился в образе Трампа – черно-рыжим. Это не обязательно предмет предвыборной кампании: если ничто не грянет, на переправе можно и не рисковать сменой имиджа. Но чудо такого «политического омоложения» в любом случае понадобится этой власти на будущее, когда критично истощатся ресурсы и кормления, и мобилизации. Более удобного момента для метаморфозы, чем начало нового воцарения, уже не будет (если такая возможность вообще останется). Проблема лишь в том, что дебютные идеи исчерпаны. Все ценное уже сказано – и не раз. После «исчерпания ресурсной модели» и «смены вектора» с «диверсификацией» в зоне осмысленного искать уже нечего. Все остальное – новые оболочки старых фрагментов. Если и хочется сказать что-то правильное и полезное, приходится это делать, виртуозно обходя слова «модернизация», «инновация», «экономика знания», «человеческий капитал» и проч. Отсюда концептуальные выкидыши вроде «цифровой экономики», вне общего контекста напоминающей навигатор на телеге. Другая проблема заключается в том, что если что-то и менять, то не «этим государством», а начиная с самого государства. Если есть идея разгоняться и взлетать, то сначала надо сбросить балласт и разблокировать тормоза. (Говорят, однажды блондинка на Рублевке газанула на ручнике и сожгла новый Ferrari.) Но это связано с коррекцией социально-политической опоры режима, в том числе в его персоналистской составляющей. Институциональные реформы – это всегда «война за государство». Или вселенский торг. До сих пор на этом бюрократическом базаре (который Симон Кордонский не очень точно назвал «административным рынком») любой торг всегда выигрывала реакционная часть номенклатуры. Прежде любых начинаний надо менять систему управления реформой, саму систему реформирования. А это уже политика, причем достаточно большая. В наших условиях вряд ли можно абсолютизировать так называемый фюрер-принцип: вождь, прямо апеллирующий к массе, минуя иерархию «элит». Даже при нереально зашкаливающих рейтингах. Заподозрив угрозу себе, рейтинг могут обвалить как раз те, кто его делает или нанимает делать. Тем не менее другого пути, кроме институциональных реформ, нет, а в существующем тупике они могут быть только одной направленности – либеральными. Ресурс кормления номенклатуры на глазах истощается, не говоря о неисключаемых рисках обвала. Азартные игры в глобальной политике стоят экономике процентов ВВП, который такими маневрами можно не удвоить, а обнулить. Но без этих игр не получается образ «вставания с колен», без которого у народонаселения заметно снижается готовность терпеть. Шаткость положения хорошо чувствуют и наиболее агрессивные представители номенклатуры, пытающиеся ободрать оставшееся, будто завтра война, но без них. Страна если и встает с колен, то тут же бьется головой об это дно, продолжая собой гордиться как-то слишком болезненно. Верховная власть оказывается заложницей собственной вертикали. Достаточно оценить ту степень фатальной обреченности, с какой в нашей системе управления говорят о том, что любые реформы, связанные, например, с сокращением аппарата, приводят только к его разрастанию. Получается, что в этой системе балласт и тормоз на порядок сильнее двигателя и подъемного оперения. Такое положение понятно и даже по-своему органично в системе, живущей перераспределением дохода от сырьевых продаж. Несырьевой, производящей экономике нужна другая институциональная среда, и создавать ее необходимо еще до обрушения сырьевой модели. Задача, решаемая скорее теоретически, но, даже если точки невозврата пройдены, все равно не остается других вариантов. При правильной постановке дела, идеологии, информации и пропаганды это единственный вид реформ, способных быть популярными и дающими зримый социально-политический эффект. Но для этого в концепции необходима фундаментальная перестановка акцентов с того, что делать, на то, как это делать. С некоторых пор категорически нельзя сулить снижение административного прессинга и обуздание государственного рэкета без внятных объяснений, почему до сих пор тут ничего не получалось и что теперь радикально меняется в стратегии и оперативно-тактической проработке реформ. О каком «вставании» можно говорить, когда политическое руководство в полном бессилии пластается перед средней аппаратной реакцией? Зачем вообще нужен весь этот храм, если он перегородил единственную дорогу? Интересный вопрос: могло ли такое быть, чтобы Сталин в 1953 г. не умер, а вдруг переродился сначала в Берию с его предсмертными либеральными идеями, а потом... Некоторым у нас все же очень хочется сослагательного наклонения, и понять их можно. При любых вариантах на данный момент это была бы самая безвредная установка. И весьма нетривиальная, если смотреть на дело с точки зрения будущего учебника истории. Но для этого необходим особого рода внутренний пиар, работающий на популярность стратегии в зоне принятия решений. Автор – руководитель Центра исследований идеологических процессов
