Поворот на Восток: Путь дипломата

Выдвижение КНР инициативы «Один пояс – один путь» (ОПОП) подарило российскому политическому классу яркие моменты энтузиазма, возбуждения, паранойи и острых разочарований. Как и со всеми прочими международными проблемами, оформились идеологические школы ОПОП-пессимистов и ОПОП-энтузиастов. Принадлежность к этим школам, по сложившейся традиции, определяется мировоззренческими соображениями, отношения к ОПОП не имеющими. Как обычно, российская государственная ОПОП-политика развивается в отдельной вселенной; она существует, но редко разъясняется. Это плохо, потому что неясность в отношении ОПОП дезориентирует российское деловое сообщество, мешает продуктивному и прозрачному диалогу по двусторонним экономическим проблемам и создает негативный информационный фон для отношений России и Китая. Следует разделить два феномена: ОПОП как инициатива китайского правительства и наблюдаемый бурный рост китайских прямых инвестиций за рубежом ($161 млрд за 2016 г.). Два явления не связаны друг с другом хронологически и порождены совершенно разными причинами. Например, китайские инвестиции в транспортную инфраструктуру Центральной Азии идут с начала 1990-х, в энергетику – с 1997 г. Курс на поддержку экспансии китайских компаний за рубежом по всему миру был объявлен в 1999 г. Резкий рост китайской дипломатической активности в поддержку этой экспансии (например, дипломатические турне председателя КНР Ху Цзиньтао по Африке и Латинской Америке) пришелся на начало 2000-х. Всплеск китайских инвестиций, после которого Китай начал восприниматься как важный экспортер капитала, пришелся на 2004 г. Порт Гвадар в Пакистане, который ныне прочно ассоциируется с ОПОП, начал строиться в 2002 г. Важно учитывать, что нет отдельно взятого фактора, который мог бы объяснить феномен китайской экономической экспансии. За прошедшие два десятилетия для разных отраслей и в разные периоды на первый план выходили разные причины инвестирования за рубеж. Одна группа факторов связана с политикой правительства КНР по обеспечению экономической и ресурсной безопасности за счет диверсификации транспортных маршрутов и получения доступа к сырьевым активам. Другая, совершенно противоположная, связана с гигантскими накоплениями у китайской элиты и постепенным ухудшением инвестклимата в КНР после 2008 г. Третья группа факторов связана с поддержкой отраслей, страдающих от избытка производственных мощностей. Четвертая – с попытками нарастить экспорт высокотехнологичной продукции и одновременно установить контроль над зарубежными технологическими активами. Это означает, что мы имеем дело с комплексным явлением, которое с точки зрения достижения конкретных деловых соглашений с китайской стороной не стоит воспринимать как единое целое. Нет единой стратегии экспансии: есть сочетание множества мелких планов, стратегий и частных интересов, складывающихся воедино. По каждому конкретному направлению надо сосредотачиваться на китайских интересах, практиках и стратегиях именно в этой конкретной отрасли; их связь с большой стратегией может часто быть весьма слабой или не просматриваться вовсе. Как с этим соотносится ОПОП? Он появился спустя годы и даже десятилетия после того, как факторы китайского инвестиционного бума стали проявляться явным образом. За годы со времени выдвижения инициативы Си Цзиньпином (конец 2013 г. – начало 2014 г.) она не обросла подробностями. Нет плана со сроками исполнения, перечня проектов и сметы расходов. Трудно отметить какой-либо конкретный проект, который является порождением инициативы ОПОП. Есть большое число проектов, которые были инициированы явно задолго до ОПОП, но были объявлены ее частью. ОПОП не является программой генерирования инвестиций. Это политическая надстройка над инвестициями, которые имели бы место в любом случае в силу комплекса макроэкономических факторов и долгосрочных китайских стратегических приоритетов. Конкретные инвестиционные решения принимаются независимо от существования инициативы ОПОП, но потом объявляются ее частью. Изучение ОПОП, следовательно, довольно бесполезно для понимания перспектив конкретных проектов. Инициатива представляет интерес лишь для госчиновников и дипломатов. Цель ОПОП достаточно наглядно была продемонстрирована в ходе прошедшего в Пекине саммита Шелкового пути и отразилась в его итоговом заявлении, практически целиком посвященном проблемам глобального управления, включая согласование макроэкономических политик, экологическую проблематику и т. п. Судя по всему, китайская сторона даже пыталась насытить его конкретными рекомендациями. Этими намерениями пришлось пожертвовать, чтобы не нарушать консенсус, ценный для первого саммита, который Китай решил превратить в регулярное мероприятие (следующий будет в 2019 г.). Фактически Китай пытается создать под своим руководством глобальный форум для обсуждения всего спектра экономических, а в перспективе и политических проблем. Это заявка на выдвижение КНР на лидирующие позиции в вопросах глобального управления с опорой на главный источник привлекательности Китая в мире – роль денежного мешка. Поскольку ОПОП не генерирует инвестиции, а извлекает политический капитал из уже существующих инвестиционных программ – она дешева (если не считать расходов на форумы и конференции). Позиция России и других крупных стран в отношении ОПОП, соответственно, определяется не ожиданиями инвестиций и перспективами экономических сделок (ОПОП на этот процесс влияет слабо), а отношением к новой роли Китая. Из крупных стран полную поддержку этой новой роли готова оказать лишь Россия, единственный постоянный член СБ ООН, представленный на саммите на уровне главы государства. Российская ОПОП-политика с первых своих шагов решала противоречивые задачи. В качестве важной экономической инициативы ОПОП не рассматривалась всерьез с самого начала. В политической сфере Россия не могла отвергнуть ОПОП в силу особых отношений с КНР. С другой стороны, поддержка ОПОП давала надежды на ряд мелких выгод. Как минимум, можно было заручиться некими обязательствами КНР уважать в дальнейшем российские проекты евразийской интеграции – это было достигнуто подписанием в мае 2015 г. известной декларации о сопряжении ЕАЭС и Экономического пояса Шелкового пути. Можно было также использовать ОПОП в ходе многочисленных ведущихся с китайцами торгово-экономических переговоров как инструмент их ускорения без ослабления российских переговорных позиций. Но не менее важно было подчеркнуть, что Россия среди прочих участников ОПОП на особых позициях, о ее превращении в простого участника китайской инициативы не может быть и речи, у нее на все свои взгляды и свои планы. Этим требованием предопределялось выдвижение собственных глобальных инициатив (Большая Евразия), на данном этапе еще более абстрактных и далеких от практики, чем ОПОП. Этой цели был подчинен и специфический формат участия Владимира Путина в пекинском саммите, призванный показать, что он там «на особом положении». Тем же, кто занимается более приземленными материями в сфере российско-китайских отношений, вероятно, стоит думать не столько об ОПОП, сколько о динамике конкретных китайских отраслей. Автор – ведущий научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН, старший научный сотрудник Центра комплексных европейских и международных исследований НИУ ВШЭ Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)